Лотар-Гюнтер Буххайм - Подлодка [Лодка]
Первый вахтенный офицер сидит рядом с ним и протирает свой бинокль. Совсем спятил. Сейчас выполнение рутинных обязанностей моряка выглядит полным абсурдом — но, похоже, он еще не сообразил это. Просто сумасшествие полагать, что именно здесь и сейчас, под водой, важна четкость изображения. На его лице, обычно таком безмятежно-ровном, от ноздрей к уголкам рта протянулись две глубокие складки. Его длинная верхняя губа выгнулась дугой. На подбородке торчит светлая щетина. Это уже больше не наш франтоватый первый вахтенный.
Рядом с лампой какое-то жужжание. Муха! Она тоже выжила. Вероятно, она всех нас переживет.
Сколько все-таки сейчас времени? Обнаруживаю, что мои часы пропали. Плохая примета! Я ухитряюсь взглянуть на часы шефа. Несколько минут после полуночи.
Появляется командир и вопросительно смотрит на шефа.
— Нельзя починить имеющимися средствами, — могу расслышать я из его ответа.
Каких же материалов нам недостает? Или нам следует пригласить рабочих с верфи? Собрать специалистов, построивших лодку?
Все палубные плиты были немедленно подняты и сложены перед нашим столом и в проходе. Два человека работают внизу, в первой батарее. Им вниз с поста управления передают куски кабеля и инструменты.
— Срань господня! — слышу я голос снизу. — Ну и вонь!
Внезапно из отверстия высовывается Пилигрим. Его глаза слезятся. Тяжело кашляя, он рапортует в сторону поста управления, так как не может разглядеть шефа, сидящего в кают-компании:
— Всего вытекло двадцать четыре аккумуляторных банки!
Двадцать четыре из скольких? Эти двадцать четыре добьют нас или же это вполне допустимое количество? Шеф распрямляется и велит Пилигриму с его подручным надеть спасательное снаряжение. С центрального поста передают две коричневые сумки. Я протягиваю их вниз.
Пока те двое еще заняты облачением в аварийную экипировку, шеф лично спускается вниз через дырку перед нашим столом. Спустя несколько минут он снова протискивается наружу и, откашливаясь, поспешно достает электросхему аккумуляторов из шкафчика, расстилает ее поверх других чертежей и начинает внимательно изучать. Он зачеркивает отдельные банки — все двадцать четыре.
— В любом случае одних перемычек не хватит, — он даже не поднимает головы от схемы. Это значит, что расколовшиеся банки можно попросту взять и вышвырнуть за борт. Шеф хочет соединить несколько оставшихся неповрежденных банок перемычками и посмотреть, заработают ли они.
Похоже, поиск наикратчайшего пути, которым можно соединить уцелевшие аккумуляторные банки, оказался чрезвычайно сложной задачей. Шеф начинает покрываться потом, проводит линию, чтобы тут же зачеркнуть ее. При этом он поминутно шмыгает носом.
Через кают-компанию продвигается Жиголо, балансируя большим ведром известковой побелки, которая плещется во все стороны. Она должна нейтрализовать серную кислоту, которая вытекла из аккумуляторов, чтобы не допустить выделения паров хлора. Я слышу, как Жиголо открывает дверь гальюна. Там внутри есть сливное отверстие умывальника, через которое известка попадет прямиком в трюм под аккумуляторными батареями.
— Давайте, шевелитесь! Быстрее! — орет шеф. Затем он нерешительно встает. Все еще держа в руках схему, он наклоняется над лазом в аккумуляторное отделение и отдает приглушенные команды человеку внизу — Пилигриму. Я не могу расслышать, что тот отвечает. Со стороны кажется, будто шеф вещает в пустоту. Из отверстия доносятся странный сдавленный кашель и стоны.
Командир в полный голос приказывает подать белый хлеб с маслом. Может, я ослышался: белый хлеб и масло? Сейчас? Он точно не голоден. Он старается показать, что на самом деле все обстоит нормально, что у командира разыгрался аппетит. А всякий человек с хорошим аппетитом не может по настоящему быть в беде.
Стюард, проделывая на ходу акробатические пируэты, доставляет огромный ломоть белого хлеба и нож. Откуда во всей этой неразберихе он ухитрился раздобыть хлеб?
— Хотите половинку? — предлагает мне командир.
— Нет, благодарю!
Он изображает на лице что-то вроде усмешки, затем откидывается назад и демонстрирует нам, как надо жевать. Его нижняя челюсть ходит туда-сюда как у коровы, пережевывающей жвачку.
Два моряка умудряются перебраться через отверстие в палубе, перехватываясь поочередно руками вдоль трубы, и видят вкушающего командира. Это значит, что весть о его трапезе облетит всю лодку — на что он, собственно, и рассчитывает.
Крошка Зорнер, подтянувшись, вылезает из трюма и снимает с носа зажим. С его обнаженного туловища капает пот. Он видит Старика, и его рот раскрывается от изумления.
Старик откладывает в сторону кусок хлеба и нож: представление окончено.
Снизу долетает раздраженный голос шефа:
— Черт побери! В чем теперь проблема? Зорнер, почему погас свет?
— Черт! — говорит кто-то.
Ясно, что им внизу не хватает рабочих рук. Я замечаю в углу кают-компании фонарь, дотягиваюсь до него, проверяю. Работает. Опираясь сзади руками и засунув фонарь за ремень брюк, я опускаюсь вниз. Шеф снова недоволен:
— Что, черт возьми, происходит? У нас будет когда-нибудь свет или нет?
И тут являюсь я как луч света в темном царстве — как Господь Бог в сиянии своей славы. Шеф встречает меня молчанием. Словно собираясь ремонтировать днище автомобиля, я вытягиваюсь, повернувшись на бок, на платформе тележки, ездящей по рельсам, проложенным под палубой. А здесь внизу — уютное местечко! Я надеюсь, что шеф не обманывает сам себя: если мы не оживим мотор, то все наши мучения окажутся напрасными. Даже я понимаю это. Забавно, что он не произносит ни слова. Рядом с собой я вижу его правую ногу, неподвижную, словно у мертвеца. Хорошо хоть, что я слышу его прерывистое дыхание. Вот он говорит мне, куда надо светить, и в луче света я вижу его покрытые маслом пальцы, то переплетающиеся, то расходящиеся, касающиеся друг друга и сразу разлетающиеся в разные стороны.
Я молча заклинаю его не останавливаться. Не суетись, не нервничай! Работай хорошо, не спеша. Все зависит от тебя.
Вдруг я вижу нас со стороны: картина, виденная уже тысячу раз — мужественные герои, перепачканные маслом и грязью, застывшие в живописных позах, киношные саперы с искаженными лицами и крупными каплями пота на лбу.
Вот потребовалась помощь и моей незанятой руки. Затянуть здесь потуже. Все нормально, я зацепился. Теперь осторожнее, чтобы гаечный ключ не соскользнул. Черт, слетел! Попробуем еще раз.
Если бы только мы могли пошевельнуться. Здесь тесно, как в горняцкой галерее, только вместо того, чтобы пробивать штольню, мы орудуем ключами, плоскогубцами и контактными перемычками. Уже почти нечем дышать. Господи, не дай шефу потерять сознание! Он зажал гаечный ключ во рту, словно индеец, изготовившийся к прыжку — свой нож. Он уполз вперед на добрых три метра. Я следую за ним по пятам, попутно обдирая себе обе голени.
Я представления не имел, что аккумуляторная батарея под пайолами, по которым мы ежедневно ходили, такая большая. Я всегда представлял себе «аккумулятор» как что-то намного меньших размеров. Этот похож на сильно увеличенный вариант автомобильного аккумулятора, но какая часть этой громадины сохранилась в рабочем состоянии? Если в носке дырок больше, чем вязки, то это уже не носок, а тряпье. А мы сейчас имеем дело с развалиной — эти ублюдки превратили всю лодку в груду металлолома.
Воздуха! Ради бога, дайте хоть немного воздуха! Стальные тиски насмерть сдавили мне грудь.
Вверху показывается голова. Я испытываю невольное желание вцепиться в нее. Я не могу узнать лицо, потому что оно перевернуто на сто восемьдесят градусов: трудно опознать человека, стоящего на голове.
Шеф подает мне знак. Нам пора выбираться отсюда. Нам протягивают руки, готовые помочь. Я дышу резкими, прерывистыми глотками.
— Ну что, замудохались? — спрашивает кто-то.
Я смутно слышу его голос. Нет сил даже ответить «Да!». Не хватает дыхания. Легкие поднимаются и опускаются внутри меня. По счастью, для меня находится немного места на койке шефа среди его чертежей. Слышу, как кто-то говорит, что сейчас два часа. Всего лишь два?
Шеф докладывает Старику, что нам нужна проволока. Оказалось, что перемычек не хватит даже на эту половину батареи.
Внезапно складывается такое впечатление, что наша главная задача — не подняться на поверхность, а раздобыть проволоку: шефа предлагает решить все наши проблемы одним куском проволоки. К поискам подключается даже второй вахтенный офицер.
В наших торпедных аппаратах, в носовом отсеке и даже в хранилищах на верхней палубе поблескивают превосходные торпеды стоимостью двадцать тысяч марок каждая — а вот куска старой проволоки нет! Нам надо ее всего лишь на пять марок. У нас полным-полно снарядов — но не проволоки… Впору засмеяться! У нас навалом боеприпасов к дурацкой пушке — и бронебойных, и зажигательных! Но она лежит сейчас еще глубже, чем мы, отмечая собой то место, где сейчас были бы мы, если бы Старик не ринулся к югу. Меняем десять бронебойных снарядов на десять метров проволоки — вот это сделка!
